«Покойной ночи, обожаемый и дорогой князь,
спите хорошо, не беспокойтесь призраками, но вспоминайте немного
о той, которая обожает вас»
(принцесса София-Доротея Вюртембергская – великому князю Павлу Петровичу. Сентябрь, 1776)
- А вот здесь у нас розовый павильон. Извольте взглянуть, - сказала высокая молодая девушка с ясными голубыми глазами и пухлыми щечками. Голос ее был немного жестковат, но, в целом, приятен.
Она указала направо от основной дорожки - одной из многочисленных в огромном парке Монбельяра.
Ее спутник, вытянув шею и выглянув из-за ее плеча, до которого он едва доставал подбородком, кинул рассеянный взгляд на розарий и удовлетворительно кивнул.
- Вы сами им занимаетесь? - спросил он, скорее из вежливости, чем из искреннего интереса.
- Да, - она невинно улыбнулась и покраснела, не замечая в его голосе равнодушия. - Почти каждый сорт роз, который здесь есть, я знаю по названиям, и сама ухаживала за кустами, когда их сюда привезли.
Он не заметил, как потерял нить и смысл разговора, изредка только кивая и бросая ничего не значащие фразы – каким-то задним чувством он понимал, что будет совсем нехорошо, если его спутница огорчится на его молчание.
Ему на самом деле было все равно. Две недели назад он успешно разыграл перед матерью заинтересованность в этой поездке, - потому что это было единственной надеждой на выход из того мрака, в который он погрузился…
Он знал, что эта высокая, склонная к полноте барышня – жизнерадостная и наивная – вряд ли станет его настоящей отрадой в жизни, что от него и, даже в большей степени, от нее ждут единственного. Наследника. Долгожданного.
Романтическая живописная картинка должна была немножечко приукрасить, скрыть предстоящее почти механическое действо. Сейчас, под беззаботную болтовню девушки, он с тоскливой безысходностью чувствовал себя деревянной куклой на веревочках, почти механизмом, простым, как токарный станок, на котором он любил забавляться в детстве. Главное предназначение станка – произвести нужную деталь…
…Неожиданно голос его спутницы стал словно глохнуть. Вместо него стали слышаться новые звуки, напоминавшие бормочущий шепот или тихое ворчание. Звуки, от которых у него всегда бежали мурашки по спине. Он не ожидал, что они вернутся к нему именно здесь. Оглянувшись на девушку, он со все усиливающимся ужасом увидел, что она беззвучно открывает рот, улыбается, взмахивает пушистыми ресницами… Она была так поглощена своим рассказом о родном парке, что не видела ничего, кроме розария.
читать дальшеБормотание усиливалось. Он боялся повернуться и увидеть их, - вместо этого уцепился взглядом за левую руку своей спутницы, словно ища в ней опоры. Он никогда не оборачивался на эти звуки. С того самого момента как отец Платон рассказывал ему о бесах, мучивших одного благочестивого старца, он уже знал, что это они и есть. Если он был дома, то сразу бежал к образам и начинал истово молиться. Бывало, его просьбы исполнялись и он, ослепленный внутренним огнем, оставался лежать распростертым на полу, заливаясь слезами и слыша только стук своего сердца. Чаще, правда, голоса просто растворялись и на какое-то время исчезали. Но теперь бежать было некуда…
К ворчанию прибавился легкий шелест, как от шаркающих ног, - он обмер, чувствуя шевеленье волос под пудреным париком. В глазах потемнело…
- Что с вами?! Что с вами?! Монсеньор, вы меня слышите?? – сквозь жуткий оглушающий шепот пробился живой голос.
Он открыл глаза. Кажется, он даже не свалился на гравий. Да, он все еще стоит на ногах, спутница трясет его за ледяные руки и заглядывает в лицо.
- Давайте, присядем, - только и смог выдавить он из себя.
Девушка тут же потащила его, почти насильно, потому что ноги задеревенели как на морозе, усадила на широкую каменную скамью.
- Вам дурно? Вы так страшно побледнели, - чуть не плача спрашивала девушка.
Он покачал головой, пытаясь понять, исчезли ли они…
Нет. Тихое бормотание не прекратилось. Теперь оно, казалось, начинает приближаться со всех сторон. Он не знал выхода и, почти теряя рассудок, вцепился в руку своей спутницы.
- Вам плохо? Вам помочь? – услышал он отзвук ее голоса.
- Да… прошу вас… возьмите меня за руку, пожалуйста… Как можно крепче…
Она схватила его – за ладонь, и, повинуясь какому-то внутреннему порыву, прижала к себе. Сквозь ткань платья он вдруг отчетливо ощутил биение ее сердца – трепетное и испуганное. Ощутил – почти услышал. Бормотание прекратилось, звук шагов исчез… Что-то прикоснулось к его щеке.
Он открыл глаза. София-Доротея (он поймал себя на мгновенной мысли, что первый раз думает о ней по имени) сидела, прижимая его ладонь к своей груди, другой рукой вытирала текущие по его лицу слезы.
Он выдавил из себя жалкую улыбку и поцеловал спутнице руку.
- Что это было? – прошептала она.
- Призраки, - глухо ответил он. – Благодарю вас, вы мне очень помогли. Простите, что так напугал вас.
Она снова схватила его за руку и прижала к щеке.
- Я ничего не смыслю в призраках.
- Вы очень добры, София, поэтому они и отступили, - теперь он улыбался чуть теплее.
Девушка смутилась и покраснела.
- Вы выйдете за меня замуж? – он внимательно смотрел на нее.
Она кивнула, чувствуя, что из глаз вот-вот закапают слезы.
- Со мной очень тяжело… Вы это понимаете?
София-Доротея замотала головой:
- Не говорите так… Я слышала о вашем несчастье, вы, должно быть, очень страдаете…
Он наклонился вперед и поцеловал ее в лоб.
- Спасибо, милая София, за ваше беспокойство… Я полагаю, что вы можете называть меня так, как посчитаете нужным.
Она смутилась еще сильнее – как крестьянская девочка, с которой говорит знатный вельможа (хотя, по сути, так оно и было: она – дочка захудалого немецкого герцога, он – сын и единственный наследник великой императрицы).
- Могу я звать вас… Паульхен?..
Он снова улыбнулся и посмотрел ей в глаза.
- Конечно, можете, моя милая София…
23.03.2008